Чемпион мира по шахматам Борис Спасский о тайнах матча с Фишером, жизни, фигурах и будущем древней игры 19 июля исполнилось 50 лет, как легендарный гроссмейстер, заслуженный мастер спорта СССР, 10-й в истории шахмат чемпион мира Борис Спасский был отмечен самой необычной для себя наградой – знаком «Почётному железнодорожнику». А предстоящей осенью в ЦДКЖ Борис Васильевич вместе с Российской шахматной федерацией начинает новый масштабный проект для юношества. В канун Дня железнодорожника о переплетениях своей увлекательной спортивной биографии с железными дорогами Отечества 79-летний Спасский вспоминает в эксклюзивном интервью обозревателю «Московского железнодорожника».

– Борис Васильевич, как в вашей жизни впервые появилось железнодорожное ведомство? При каких обстоятельствах вы стали членом ДСО «Локомотив»? 
– У нас в Ленинграде был начальник Октябрьской железной дороги Михаил Юрьевич Черкес. В конце 1950-х годов он захотел создать сильную городскую команду. Пригласил всех питерских гроссмейстеров. Туда входил я, Толуш, Бондаревский и, кажется, Корчной... После того как я провалился на чемпионате СССР 1958 года в Риге, где Миша Таль выиграл у меня важную партию, в Ленинграде я попал под попечительство Черкеса. В том же 1958 году я нашёл в городе секцию бокса «Локомотива». Там меня регулярно «обрабатывал» мой спарринг-партнёр. Я был мощнее физически, но он сильнее технически. А в спорте, и в шахматах, в частности, как раз часто требуется не мощь, а техника. 

– По профессии вы решили стать журналистом? 
– Даже не сам решил, а так в жизни сложилось. Я сначала поступил на механико-математический факультет Ленинградского университета. Проучился там около года. И был вынужден перейти на филологический, так как шахматы требовали длительных отлучек. Математика же этого не терпит. На филологическом факультете я получил дозволение отъезжать на турниры и тренировочные сборы от ректора университета – академика Александрова, одного из лучших геометров мира. Так что учился я в университете с приключениями. 

– При каких обстоятельствах вы перебрались в Москву? 
– Дважды мою шахматную карьеру спас «Локомотив». Первый раз, когда мне предоставили однокомнатную квартиру на окраине Питера, в районе Щемиловка, и я смог разъехаться с бывшей женой. Она стала писать доносы. В 1963 году моё положение в Ленинграде оказалось довольно шатким. Мой тренер Игорь Бондаревский сказал мне: «Знаешь что, тобой тут слишком интересуется КГБ, мотай отсюда». Легко сказать, а куда «мотать»? У меня оставался только один путь – в Москву. И «Локомотив» второй раз меня спас! Мне дали однокомнатную квартиру по казанскому направлению Московской железной дороги у платформы Фабричная. И я закрепился в московском «Локомотиве». 

Я стал играть за «Локомотив», ездить на сборы команды со своим тренером Бондаревским. Сильнейший состав «Локомотива» в командных соревнованиях на первенство СССР выглядел так: первая доска – Борис Спасский, вторая – Лев Полугаевский, третья – Николай Крогиус, четвёртая – Игорь Зайцев, пятая – Игорь Платонов. Помогала нам и Московская железная дорога. 

– Какие воспоминания у вас связаны с Центральным домом культуры железнодорожников? 
– Первое моё соревнование в ЦДКЖ – это чемпионат СССР 1955 года. Тогда мне было 18 лет. А в турнире неожиданно решил выступить Михаил Ботвинник, в ту пору – сильнейший шахматист мира. Он редко играл в чемпионатах страны, считал, что это для него слишком обременительно. И вот мы играем партию, я начал в энергичном стиле, что-то пожертвовал, получил активную позицию и начал уже «щекотать» его короля. Тут Ботвинник перепугался и… предложил мне ничью. Что делать? Если чемпиону мира нужна ничья от молодого человека – как же я могу отказать ему?! 

В ЦДКЖ мне было всегда играть уютно, здесь я – как у себя дома. Ещё в 1955 году впервые почувствовал – столичная публика за меня, тогда ещё ленинградца, болеет, и это приятно. Тогда я был самым молодым участником чемпионата СССР, звание международного мастера получил незадолго до того, хорошо выступив на турнире в Бухаресте. Чемпионат СССР 1955 года был отборочным к межзональному турниру, и я впервые завоевал путёвку туда. 

С тех пор очень люблю этот зал. Здесь я стал чемпионом СССР в 1973 году в сильнейшем по составу турнире с участием Таля, Смыслова, Кереса, Геллера, Петросяна, Карпова, Полугаевского, Корчного. 

– Кого из руководителей железнодорожной отрасли СССР вам довелось знать лично? 
– После победы в матче на первенство мира с Тиграном Петросяном 1969 года я познакомился с министром путей сообщения СССР Борисом Бещевым, чуть раньше – с начальником Московской железной дороги Леонидом Карповым. Нельзя забыть, как Борис Павлович принял меня по окончании матча. Тепло поздравил с завоеванием титула чемпиона мира, вручил памятный подарок, кажется, это были наградные часы от министра путей сообщения. Леонид Анатольевич Карпов со знанием дела напутствовал нашу команду у себя на Краснопрудной перед матчем с Фишером в 1972 году. 

В течение всей моей советской шахматной карьеры у меня было всего два, как теперь говорят, спонсора – это «Локомотив» (за которым стояло МПС) и Спорткомитет РСФСР. Эти две организации поддерживали меня всегда, во всех обстоятельствах. 

– Вскоре вам предстояло защищать чемпионский титул в борьбе с Бобби Фишером в Рейкьявике. Какие проблемы возникли при подготовке к матчу? 
– В Исландию я вёз четыре кг чёрной икры, чтобы чем-то порадовать американского шахматиста. Благодаря этому матчу я накануне его получил трёхкомнатную квартиру на улице Веснина, прямо напротив высотки Министерства иностранных дел СССР на Смоленской площади. Ордер мне вручил председатель Моссовета Промыслов. 

Победный матч 1969 года с Петросяном дался мне тяжёлой ценой. У меня возникли проблемы с моим «фатером», как я его называл, – тренером Бондаревским. Перед решающей 17-й партией Бондаревский вызвал меня на серьёзный разговор, что случалось крайне редко: «Либо ты меня слушаешь, либо я ухожу от тебя». Я возразил, что должен готовиться к партии самостоятельно, нагуливать настроение, быть один на один с собой, чтобы сосредоточиться. Бондаревский за своё: «Ты должен меня слушаться». Я не сдавался: «Буду делать так, как считаю нужным». И вот это ему крайне не понравилось. Я же стоял на своём, мол, остаюсь при своём мнении, а уж вы решайте, как вам быть дальше. И поэтому во время решающей 17-й партии Бондаревский болел… за Петросяна. 

– Вот как? 
– Бондаревский хотел, чтобы Петросян наказал меня за непослушание. Когда же я вопреки его желанию всё же выиграл решающую партию у Петросяна, Бондаревский сделал вид, что ничего не случилось, и он никуда от меня не уходил. Хорошо, что к этому времени в моей команде появился новый тренер, гроссмейстер Ефим Геллер. Вот он оказал мне большую помощь. Очень ценно, что Геллер оказался хорошим психологом. У него был настоящий психологический талант, чутьё, он чувствовал всё! Все нюансы за шахматной доской и вокруг неё, всех людей. По природе своей Геллер был очень умным человеком. И в решающий момент матча с Петросяном Ефим Петрович мне сказал: «Выкинь всё из головы, думай только о шахматах, играй в шахматы!». Это был самый ценный совет. 

К матчу 1972 года с Фишером я уже за счёт призов и гонораров создал свой небольшой «валютный фонд». Поэтому мог оплачивать работу секундантов из своего кармана. Не обязательно стало уже по каждому случаю обращаться за помощью к Спорткомитету или клубу. 

– Правда ли, что с вашим многолетним тренером Бондаревским, который в итоге не поехал с вами на матч с Фишером (что многие считают первопричиной неудачи), вас поссорил именно Геллер? 
– Нет, Геллер был не при чём. Тут дело в другом. Бондаревский был очень хорошим тренером, когда чувствовал, что у меня есть запас прочности. Это касалось и шахматной подготовки, и спортивной формы, и здоровья. Он умел направлять меня – с тем, чтобы я сам вырабатывал свои идеи. И потом уже эти идеи выносил на его суд. Когда Бондаревский чувствовал, что у меня есть запас прочности (как было на матче претендентов в Киеве с Корчным в 1968 году), он работал великолепно. Когда же всё висело на волоске, Бондаревский уже не мог принимать оптимальные, наилучшие решения. В такой критической ситуации он начинал предлагать второстепенные, не лучшие по качеству решения. Поэтому я понял, что в решающий момент Бондаревский станет лавировать, он не будет меня поддерживать. А мне на матче с Фишером как раз нужен был исключительно надёжный человек. И этим человеком стал Геллер. 

Когда обсуждался состав моей команды на матч с Фишером, я исключил Бондаревского уже на подготовительном этапе. Об отсутствии Бондаревского я не жалел ни в ходе матча с Фишером, ни после него. Никогда об этом не жалел. 

– И кто же вошёл в ваш список? 
– Список был очень солидный, люди все безусловно лояльные, находящиеся в полном контакте с союзным Спорткомитетом. Например, зампред Спорткомитета РСФСР Мелентьев, председатель Шахматной федерации РСФСР Вера Тихомирова, мой личный переводчик Григорий Вац. И надо же, в этот момент союзный Спорткомитет меня не поддержал! Если бы мой список был утверждён, у меня не было бы таких проблем на матче. 

Думаю, мне следовало настаивать, чтобы со мной ехала моя бригада. Перед отъездом я был в отделе пропаганды ЦК КПСС у Александра Яковлева, будущего идеолога горбачёвской перестройки. Мы обсуждали вопросы матча с Фишером, которыми он тоже занимался. Я просил, чтобы меня допустили к переговорам, где и когда играть, на каких условиях. И Яковлев меня поддержал. Но ни к каким переговорам меня не допустили. Союзный Спорткомитет не хотел мне простить, что я перепрыгнул через голову его председателя Сергея Павлова. 

– А из шахматистов кого вы пригласили? 
– Я мог пригласить практически любого советского шахматиста, например, Пауля Кереса, что, видимо, и следовало сделать. В Геллера я верил, он хорошо чувствовал Фишера и полностью оправдал мои ожидания. Крогиуса в моём списке не было, но он очень хотел ехать со мной в Исландию. Я не стал возражать, поскольку Крогиус помогал мне раньше в матче с Петросяном. Эстонец Ней оказался шпионом – он в ходе матча с Фишером передавал информацию американцам, фактически работал на Роберта Бирна, который писал книгу о матче. Поэтому уже в ходе матча мы исключили Нея из команды. 

– Можно ли считать, что ещё перед вылетом в Рейкьявик вы что-то упустили? 
– Зря отказался взять с собой в Исландию музыку, которая меня вдохновляла. Это были мои любимые исполнители: Карузо, Шаляпин, русские и цыганские романсы. Став шахматным профессионалом на Западе, я всегда возил с собой музыку. И – теннисную ракетку. Во время матча с Фишером я тоже регулярно играл в большой теннис. 

– А в ходе матча с Фишером в чём состояли ваши ошибки? 
– Я совершил большую ошибку перед третьей партией. Ведь в этот момент Фишер практически начал сдавать матч: он пустился в авантюру с жертвой слона и проиграл первую партию, на вторую не явился вовсе, и ему засчитали поражение за неявку, счёт стал 2:0 в мою пользу. У Фишера возникли препирательства с организаторами на почве того, что видеокамеры работали шумно. Фишер начал третировать главного судью Лотара Шмида, со всеми перессорился. 

И я поверил, что Фишер хочет сорвать матч. Вот в чём была моя ошибка. А ведь это было не совсем так. Фишер не хотел срывать матч. Он стремился добиться для себя разных льгот и привилегий, хотел потрепать мне нервы, держать всех в напряжении, – но так, чтобы я не уехал из Рейкьявика. Его главным идеологом был тренер Билл Ломбарди, который его постоянно «вдохновлял» на скандалы. И Фишер пунктуально следовал советам наставника. 

– То есть при счёте 2:0 вы расслабились? 
– Нет, я не расслабился. Но подумал, раз Фишер сходит с ума, то почему мне не пойти на маленькие уступки? И я согласился сыграть партию в резервном помещении, без зрителей. Ничего плохого там не было, партия была нормальной, боевой. Но всё-таки Фишер выиграл. И это было очень важно для него, потому что он выиграл у меня первую партию за всю историю нашего соперничества. (До матча счёт был 3:0 в мою пользу). 

И тут Фишер сразу воспрянул духом. Сразу преобразился. Но, по совету Ломбарди, продолжал писать заявления в том духе, что сегодня птички перестали петь в заливе Рейкьявика, а это происки Спасского, его команды, советского посольства. Постоянно что-то придумывал. Хотя все условия были согласованы, все максимально шли ему навстречу. 

– Ваши чисто шахматные промахи? 
– Думаю, что подготовка к матчу с Фишером прошла очень хорошо. В том числе хорошо были отработаны дебюты. В четвёртой партии мне удалось удивить соперника острой новинкой в сицилианской защите, он едва белыми унёс ноги на ничью. 

И Геллер, и я хорошо знали Фишера. Во время матча случались, конечно, ошибки в партиях, но они неизбежны и с той, и с другой стороны. Ничего такого особенно провального не случалось. 

– И всё-таки Фишер в 1972 году играл сильнее вас? 
– По-моему, нет. Он не играл сильнее. Но так сложилось, что он выиграл важные партии, когда получил определённое преимущество вне шахматной доски. Вы знаете, Фишер всегда меня боялся. И он уступал мне в середине игры. В дебюте Бобби был в полном порядке. А в миттельшпиле, когда возникали неясные позиции и маятник качался то туда, то сюда, Фишер терялся. В критический момент он уступал. Мне мешали цейтноты, в которые я часто попадал. У Фишера тоже бывали цейтноты, но небольшие и реже. 

Перед 11-й партией, где мне удалось победить, я отказался идти в ресторан. Пошёл в студенческую столовую, что-то незатейливое съел, и знаете, начал «порхать» как птица. У меня было весёлое, лёгкое настроение, что не замедлило отразиться на игре. 

– В итоге Фишер матч выиграл. О чём вы говорили напоследок? 
– Сразу после окончания поединка Фишер сказал мне, что мы сыграем ещё один матч. Потому что чемпион мира, считал Фишер, должен иметь право на матч-реванш. И он сдержал своё слово. Через 20 лет мы снова сыграли матч – в Югославии, на острове Свети Стефан, где Фишер снова победил. 

– Борис Васильевич, вы верующий человек? 
– Даже в шахматах есть богиня Каисса... Я бы не сказал, что я религиозный на 100%. Иногда я называю себя полувером. Потому что я в церковь не хожу, обряды не соблюдаю. Но всё-таки верю, что там, в небесах, существует верховный судия. 

– Как вы относитесь к вторжению компьютеризации и информатизации в шахматы? Ведь сейчас во многих магистральных дебютах разработаны форсированные варианты на 25–30 ходов? Не значит ли это, что слишком большое значение приобретают возможности памяти? 
– Я думаю, ничего страшного в этом нет. В матчах на первенство мира всё решает не дебют, а середина игры. Конечно, из дебюта в миттельшпиль надо ещё выйти, чтобы тебя в самом начале партии не разделали под орех. Вскоре после дебюта надо найти план, а затем почувствовать кризис. После кризиса опять возникает борьба. В партии может быть несколько кризисов. 

Мне кажется, что компьютер очень помог шахматам. Компьютер позволяет очень хорошо и быстро подготовиться к партии, узнать, что предпочитает ваш противник: какие дебюты, какие варианты. Многие постулаты, которые ранее существовали в игре, компьютер опроверг. Например, в эндшпиле. Все позиции с числом фигур на доске пять и меньше изучены компьютером досконально, и результат их известен. Мне было всегда интересно сравнивать разные аналитические модули.

Интересно, когда в сложных многофигурных позициях один модуль даёт одну оценку, а другой модуль – противоположную. В какой-то момент можно изменить правила шахматных соревнований, дать обоим соперникам возможность пользоваться компьютером. А почему нет? 

Память в шахматах всегда играла большую роль. Однако у многих чемпионов мира память не была идеальной. Выигрывают за счёт других качеств. И мне кажется, что компьютер в этом плане для шахматистов ничего не изменил. 

В тех шахматах, в которые я играл, большое значение имела психология, знание соперника, его сильных и слабых сторон, понимания самого себя – об этом говорил Алёхин. Я очень высоко ценю Алёхина. Большой разницы между современными шахматами и старыми классическими я не вижу. 

– Если возникает выбор: лететь на самолёте или ехать поездом – что вы обычно предпочитаете? 
– Вынужден путешествовать по суше: поездом. Быстро, комфортно и удобно. Но гораздо больше езжу на автомобиле – это сейчас основное, жизненно важное для меня средство передвижения. 

– Как сейчас участвуете в шахматной жизни России? 
– С 2004 года я был главным редактором газеты «Шахматная неделя», поддержку в издании которой оказывало и ОАО «РЖД». На чаепитии после завершения матча на первенство мира 2014 года между Карлсеном и Анандом в Сочи познакомился с Президентом России Владимиром Путиным. Был интересный разговор. 

Сейчас главное моё дело – это школа на Урале, в Сатке Челябинской области под патронатом группы «Магнезит». Школа Спасского в России существует уже более 10 лет. Даю детишкам задания, сам немного занимаюсь шахматной композицией. Выступаю на шахматных мероприятиях. Обдумываю свою автобиографическую книгу. Есть две подготовленные к печати рукописи – в моём архиве, оставшемся во Франции. Вызволить свой архив – главная задача для меня.